Бойцы Данвейта - Страница 13

На табурет рядом с Птурсом опустился Жакоб, бывший десантник, бывший пилот, бывший лейтенант-коммандер, кавалер Почетного Венка, двух медалей «За личное мужество» и ордена «Пояс Ориона». За ним подошли другие достойные люди, ветераны Флота Окраины: Ивар, Хайнс и Хлебников с «Трех мушкетеров», Фаустино с «Гарибальди», Борленги и Фуа с «Жанны д'Арк», Коутс, Лазарев, Татарский с «Капитана Блада», Понишек и Анастасис с «Марии Селесты», Юиро Асаи и Токугава с «Восходящего солнца». Вокруг сразу сделалось шумно и тесно, в воздухе поплыл табачный дым, с ним смешались эманации спиртного и крепкого дезодоранта, которым тянуло от Жакоба.

– С удачей, камерады, – провозгласил он, поднимая кружку.

– Да хранит вас Владыка Пустоты! – добавил Мариус Понишек.

– Пусть хранит всех нас, – уточнил Дик Коутс.

Подкатила тележка-робот с дюжиной глиняных фляжек, забулькал ширьяк, приплыла закуска на шести подносах. «Пиастры! – завопил попугай. – Гррот рр-расправить! Все на ррею, черрти!»

– Сколько их было? – поинтересовался Татарский. – Слышал я, чуть ли не целая эскадра.

– Трое. – Птурс с довольным видом погладил живот. – Двоих урыли с ходу, третьего взяли на абордаж. Три посудины и жмуриков с полсотни. Не бегать им больше по зеленым лужкам!

«Абордаж! – выкрикнул попугай. – Кррючья на боррт!» Асаи взял с блюда местный плод, видом похожий на апельсин, а вкусом – на свеклу, макнул его в блюдце с маринадом и спросил:

– На абордаж-то зачем? Размяться захотелось?

– Что я, контуженый? – откликнулся Птурс. – Тут, видишь, такое дело…

Он смолк, поймав свирепый взгляд Вальдеса. Все нюансы операции были переданы «Ланселотом» сервам-Регистраторам и Планировщику базы, искусственному интеллекту в командной башне. Кроме них никто не ведал о Занту, так что схватка «Ланселота» с дроми казалась хоть удачей, но событием в общем-то заурядным. Патрульным случалось биться против трех, четырех, пяти пиратских кораблей и одерживать над ними славные виктории. Тут все зависело от внезапности удара, искусства пилота и хладнокровия стрелков.

– Третья лоханка оседлала транспорт у контурного привода, – пояснил Вальдес. – Мы боялись разгонную шахту пробить. Ремонт в пустоте – штука дорогая.

Кро подтвердил эту версию молчаливым взмахом протеза, а Птурс тут же начал объяснять в деталях, как разнесли корыта дроми, Вьетнам их мать, сначала первое, потом второе, как пощупали за вымя третье, проделав в шлюзовой дыру и выпустив дерьмо, как припекли ему лазером – вот, шрам еще не зажил! – и как воняло после драки в «Ланселоте», пахло так, что хоть сквозняк изображай, да только что за сквозняк, ежели пусто кругом, и потому пришлось терпеть три дня и чистить перышки на базе, но все равно амбре такое, что стыдно подойти к приятелю, не говоря уж о бабах. Этот долгий монолог иногда прерывался криками голографической птицы, звавшей всех рр-рубить шварртовы, ррезать горрло и бурром нерреть. Когда же история закончилась, Жакоб принюхался и заявил, что от Птурса ничем не пахнет, кроме ширьяка, и что спиртное всякий запах отбивает – само собой, если принять на грудь в необходимой дозе. Тем временем двенадцать фляжек показали дно, и пришла очередь для Кро и Вальдеса знакомить щель со своими медальонами. Шум в кабаке становился все громче, сабли, якоря и топоры могли уже повиснуть в дымном воздухе без дополнительных опор, папаша Тук вспотел, гоняя тележку и подносы на гравитяге, а над стойкой, обещая грруды пиастров, надрывался попугай.

Дверь отворилась, и в кабак вошли женщины. Их было семь или восемь – высоких стройных амазонок из Конвоя Врбы, носивших голубую униформу с портретом героического адмирала. Окинув мужчин внимательными взглядами, они проследовали к дальнему столу, уселись и велели подавать китайское сливовое вино, дробленые орехи с медом и лепестки кайсейры. То были блюда лоона эо, которые лучше готовили в «Пигге», чем «У Сильвера»; в «Пигге» прямо перед входом росла огромная кайсейра, и лепестки ее были свежи, как первый снег. К тому же там выступали индийские девушки-плясуньи и труппа из Новой Мексики в костюмах майя и ацтеков, изображавшая весьма пикантные обряды плодородия. Но у заведения папаши Тука были свои преимущества: здесь собирались ветераны и здесь нередко вспоминали о Земле. У колонистов, особенно женщин, всякая весть с прародины ценилась больше хлеба и зрелищ.

– А вот и милые дамы! – воскликнул Птурс, попробовал встать, но, сраженный ширьяком и силой тяготения, рухнул на свой бочонок. Толпа, окружавшая экипаж «Ланселота», стала рассасываться; мужчины перетекали ближе к девушкам, здоровались, улыбались, приглашали их к своим столам. Если существовал антагонизм между Патрулем и Конвоями, к слабому полу это никак не относилось. Вообще-то на Данвейте, где выходцы с Земли жили второе столетие, хватало женщин, хрупких изящных китаянок, смуглых индусок, темнокожих гаитянок и страстных дочерей Бразилии, Мексики и Уругвая. Но эти девушки в голубом были другими – другими уже потому, что рисковали жизнью наравне с мужчинами. Их не страшили ни черные бездны, ни блеск чужих светил, ни погружение в Лимб, ни залпы аннигиляторов; свою работу они выполняли не хуже, чем тысячи других бойцов Данвейта. И еще – о чудо из чудес! – были среди них такие, каких не сыщешь на всей планете, светловолосые, белокожие, с синими и серыми глазами.

Одна из этих сероглазок сейчас смотрела на Вальдеса. Пристально смотрела – можно сказать, не спускала глаз.

Птурс ткнул его локтем в левый бок, Кро пихнул протезом в правый.